Пчелы, герр Йозеф и основной инстинкт, или Как каменский пасечник решил проблему майдана

«Мед – это очень хитрый предмет, если он есть, то его сразу нет», – пел Винни-Пух в легендарном советском мультике. Почему мед – хитрый? Потому что добыть его трудно.

Пасека – это поприще, на котором трудятся десятки, а то и сотни пчелиных семей. И, как минимум, одна человеческая.

Над созданием всего одной ложки меда трудятся тысячи пчел, долгие дни и ночи не смыкают они глаз и не покладают лапок. В переводе на человеческий язык это означает, что бригада строителей сутками напролет заполняет медом железнодорожную цистерну с помощью одноразовых стаканчиков!
Наш корреспондент решил на своей шкуре убедиться: каково это – качать мед? И накануне Медового спаса отправился на пасеку неподалеку от Каменска-Шахтинского.
В августе найти пасеку легко – если где видишь поле с подсолнухами, рядом наверняка стоит чей-то прицеп с уликами. Правда, я в поисках пасеки прибегнул к другому способу, а именно: позвонил знакомому пчеловоду и спросил: «Ты где?». Он рассказал, как его найти, но результат, уверяю вас, был тот же, – жужжащий прицеп стоял на краю необъятного поля с подсолнухами.
Пасечника звали дядькой Женькой. За долгие годы наши отношения сложились в хорошую дружбу, — по крайней мере, виделись мы с ним не реже, чем президент России с канцлером Германии, но из уважения к представителю местного пчеловодческого профсоюза я называл его, как и все, – дядька Женька. К слову, за все время я ни разу не был у него на пасеке. И вот час настал.

Фабрика меда

На прицепе стояло до пятидесяти штук ульев, из которых шумно вылетали пчелы и всей грудью бросались в объятия подсолнухового поля. Возвращались они с полными ведрами нектара, невидимыми глазу, и их поведение являлось прямой противоположностью тому, что было заявлено автором во вступлении: никакого впечатления работы «на износ» пчелы не производили, а, наоборот, делали свое дело радостно, быстро, подчиняясь единому командиру и общей цели.
— Не стой у пчел на пути, — сказал дядька Женька. – Видишь, пчелы летают по определенным маршрутам, а ты встал у них на дороге, как инспектор. Им это не нравится.

Дымарь действует на пчел, как слезоточивый газ на антиглобалистов. Внутри – засохший навоз.

Я забрался на прицеп. Он был устроен особенным образом: большую часть платформы занимал, собственно, отсек с ульями, в котором они стояли в два ряда вдоль бортов. Между ними можно было ходить, осматривать ульи, открывать крышки, снимать рамки и т.д. Меньшую часть платформы занимал «предбанник», в котором стояла медогонка и производилась самая важная в жизни пасечника-новичка часть пасечного искусства: здесь качался и тек рекой мед. Комнатка эта закрывалась со всех сторон, дабы случайные пчелы не помешали процессу откачки меда, и была своего рода фабричной «курилкой», где происходило основное общение между всеми, кто присутствовал в этот момент на пасеке.

Хуже НАТО только плохой запах

Кисельные реки и молочные берега – это сказка. А вот медовый родник – это реальность.

Выдав мне пчелиную маску, пришитую к горлу старой рубахи, дядька Женька объяснил суть работы. Сложностей не было. В мою задачу входило относить рамки в комнату-медогонку, складировать там в ящик и, по его заполнению, ждать дальнейших инструкций. Сам босс должен был открывать улики, вытаскивать самые «жирные» рамки и прогонять с них всех пчел. Делалось это с помощью дымаря – приспособления, вместе с которым дядька Женька выглядел, как бурятский шаман, и гусиного пера, которым он убирал с рамок самых нерасторопных пчел. Я за всем этим наблюдал сначала со стороны, потом осмелел и подошел к очередному улику, где копошились пчелы с дядькой Женькой заодно.

— Без маски не лезь, — отрекомендовал он.

Я натянул сетку и так смог вблизи рассмотреть пчел. Они кишмя кишели в каждой рамке, нехотя и даже злобно покидая соты под натиском дымаря и гусиного пера. Делая это, дядька Женька сказал:

Раззудись, плечо! Размахнись рука! Не гони, пчела! Короче, гоним мед.

— Здесь у нас на хуторе хорошо слышно, как шарахают снаряды. Сегодня ночью опять стреляли. Настоящая война. Паны дерутся, а у холопов чубы трещат.

Наверное, это была дежурная и обязательная тема для всех, кто собирался вместе для разговора, — Украина.

— По-вашему, война на Украине – это дело только панов? – спросил я.

— Да ты сам посмотри – что, народу это надо? Народы, что ли, воюют? Если бы русские с украинцами воевали, тогда бы на майдане не говорили все сплошь по-русски. А у генералов какие фамилии? Куда не плюнь – Иванов, Петров, Сидоров. Турчинов! Да не воюют там русские против украинцев. Там партии воюют. Запад с Востоком. Две идеи.

— А в чем, по-вашему, настоящая причина войны?

Он пожал плечами и достал рамку.

— Знаешь, сколько «причин» по телевизору наговорили за последнюю неделю? Я только штук пять насчитал.

— И какие?

— Ну про сланцевый газ ты слышал.

— Это да.

Пчелиная семья. Все на одно лицо. Родня.

— И про то, что на Донбассе хотят установить системы ПВО и ракеты НАТО? И что Западу негде хранить радиоактивные отходы?

— Краем уха.

— А про новую Хазарию слышал?

Я хотел ответить «нет», но он неожиданно притих.

— Ладно, потом. Пчелы чем-то обеспокоились. Посмотри, сколько их налетело.

— Может, им не нравится то, о чем мы тут разговариваем?

Такие языки получаются, когда пчелам уже просто некуда складировать мед.

— Это вряд ли, — ответил дядька Женька. – Что пчелы не любят – это резких движений и плохих запахов. Ладно, давай поработаем. Смотри, у тебя под маской – пчела…

О том, что произошло дальше, как надо было с помощью пчел разогнать майдан и Болотную площадь, почему дядя Йозеф в Германии живет хорошо, а наш пчеловод – не очень, и о том, откуда пчелы знают, что шестигранная форма сот – лучшая для хранения меда, читайте в свежем номере газеты «ПИК» от 20 августа.